секретние раздели

Заключенные Колымлага 1937 год

«Ни военный, ни гражданский»: почему дочке зеленодольца, погибшего в Сирии под Пальмирой, отказывают в пособии

О гибели Дмитрия Маркелова матери и супруге рассказали только через две недели, бойца похоронили без почестей, а семье не назначают пенсию по утере кормильца

32-летний сержант Дмитрий Маркелов, по данным расследовательской команды Conflict Intelligence Team, погиб в Сирийской Арабской Республике 29 января, похороны прошли в Зеленодольске только 15 февраля. Все прошло в обстановке секретности, родственникам не рассказали, где и при каких обстоятельствах погиб сын и муж, об этом они могут только догадываться из рассказов сослуживцев. Представителей Минобороны на похоронах не было. И военные, и гражданские службы на Родине от бойца открещиваются.

О том, что супруг погиб, жена Дмитрия Маркелова Ольга узнала от свекрови. В первых числах февраля кто-то позвонил ей на мобильник, сказал, что сына уже как три дня нет в живых, и на этом все.

«Сидим с ней вдвоем и ничего не знаем. Никто не звонит, когда привезут, ничего не говорят. Я надеюсь, что это неправда. Я не верю», — написала тогда Ольга Маркелова сослуживцам мужа.

У сослуживцев более точная информация. Погиб 29 января. Они еще удивлялись, почему две недели у родственников нет никакой информации и зачем им дают ложную надежду. Обстоятельства гибели точно неизвестны. В документах сказано — «геморрагический шок», якобы Дмитрия отбросило взрывной волной.

— Говорят, что они все погибают от взрывной волны. Идут, и взрывной волной всех откидывает, и все до одного от геморрагического шока погибают. Не от расстрела, взрыва, а от геморрагического шока, от взрывной волны, — рассказывает корреспонденту «Реального времени» Ольга, сомневаясь в том, что ей говорят правду.

То, что муж собирается в Сирию, Ольга Маркелова, по ее словам, не знала. До этого он с 2005 года служил в Чечне, последние годы — в Наурском районе. Отпуск, как и у всех военных, — раз в год. Поэтому даже совместных фотографий у них немного.

— Я знала, что у него командировки, он катается, но, что конкретно едет в Сирию, я не знала. Он был военным контрактником, всю жизнь служил после армии в Чечне. Как он туда [в Сирию, — прим. ред.] поехал, я не могу знать. Он мне не рассказывал об этом, тем более по телефону. По телефону такие вещи не рассказываются, — продолжает Ольга.

О том, что муж уже не в России, ей намекнула фотография, которую прислал Дмитрий. Волосы отросли — вместо привычной короткой стрижки — кудри, борода — значит, давно не было времени привести себя в порядок, и красное, обожженное солнцем лицо.

— Он никогда ни с кем не советовался. Он говорил: «Я военный по призванию и буду военным. Даже если мне не будут платить, я все равно поеду и буду делать это. Потому что я военный, и так надо». Так он прожил всю жизнь, у него было призвание, и другим он не мог жить. Где-то работать на гражданке — для него это было непонятно. «Я военный и все», — рассказывает жена бойца.

За какие деньги он ехал в Сирию и платили ли ему вообще, Ольга не знает. Хоронили Дмитрия на свои, никакую помощь государство ни ей, ни дочери, по словам молодой женщины, не оказывало. Мало того, даже в пенсии по утере кормильца маленькой дочке отказали. В отделении Пенсионного фонда по Зеленодольскому району Маркелова не признают своим.

— Сказали, раз человек был военный, обращайтесь в военкомат. У него нет гражданского стажа, и на каком основании мы вам будем начислять пенсию? Социальная пенсия вам не положена, а страховой у него как таковой нет, на основании чего начисляется пенсия. Я просто не знаю, куда обращаться. То ли в «Единую Россию», к Путину? На каком основании мне отказывают в выплате пенсии на ребенка? Может, они помогут? — не знает куда жаловаться Ольга.

До этого Маркелова обращалась в военкомат по Зеленодольскому району, но с ней, по ее словам, там даже разговаривать не стали.

— Там начальник не хочет разговаривать, говорит, что он [Дмитрий, — прим. ред.] не военный, открещивается от него. Говорит, езжайте в тот военкомат, к которому он принадлежал. Он к Зеленодольску сначала относился, а потом выбыл в Краснодар. Но у меня особо сил нет куда-то ходить, с кем-то выяснять отношения. Это сильно давит на психику, когда человек погиб при таких обстоятельствах и никто ничего не говорит, и все скрывают. Я вот тоже ничего не знаю, — говорит вдова Маркелова.

Военным погибшего бойца Дмитрия Маркелова в Татвоенкомате не признают. «Реальному времени» сначала сказали, что впервые слышат о том, что кто-то из татарстанцев погиб в Сирии, но пообещали уточнить. Через некоторое время корреспонденту издания перезвонили и сказали, что справки навели, Дмитрия Маркелова нашли, но ничего о нем сказать не могут, потому что он военнослужащим не был.

— Маркелов не военнослужащий, он работал в «Газпроме», он гражданский, — сказал источник «Реального времени» в Татвоенкомате.

— Но он в Сирии был?

— Он там был, но он не наш человек, он контрактник, — ответил представитель военного комиссариата республики.

По некоторым данным (и то, что ни гражданские, ни военные службы Маркелова своим не признают, это подтверждает), Дмитрий мог быть бойцом в «группе Вагнера». Так в СМИ принято называть частную военную группу, в которой работают отставные офицеры различных российских силовых ведомств. Сайт citeam.org сообщает, что при первом и повторном взятии Пальмиры силами Асада и его союзников поддержку ему на земле оказывала не только российская армия, но и та самая «группа Вагнера». По данным журналистов этого портала, в боях за Пальмиру погибли как минимум 9 человек, и Маркелов был среди них.

Случаи смерти российских наемников, пишут эксперты портала, характеризуются весьма поздним оповещением близких о потере (от двух недель и более), неточностью дат смерти, доставкой тел в запаянных «цинках» с просьбой не вскрывать их. Кроме того, российское Минобороны никогда не подтверждает их гибель. Подавляющее большинство бойцов ранее участвовали в боевых действиях в Донбассе. Многие из «вагнеровцев» имели опыт службы в спецподразделениях и горячих точках.

Парни, которые знакомы с Маркеловым еще по службе в Чечне, в соцсетях вспоминают Дмитрия как позитивного, веселого человека.

«Это человек, который мог обычную на первый взгляд ситуацию повернуть так, что потом всей толпой неделю смеялись и вспоминали. До сих пор о нем помнят очень много людей, много сослуживцев, такого человека забыть невозможно… Это человек, который всегда по мере его возможностей протягивает руку помощи, при этом никогда не просит чего-либо взамен!»

«Братишка мог не только рассмешить, но и ошарашить и напугать. Как, например, в случае в Арштах, когда после обстрела остался выстрел от РПГ невзорвавшийся. Он его взял голыми руками и понес, ингушские менты чуть от страха не сдохли, когда увидели».

«Я помню, как Дима в роту к нам пришел, в Аллерое праздновали Новый год. Он добрый, радостный и смелый человек! Пусть земля тебе будет пухом, Братка!»

Вдова говорит, что Дмитрий был очень скромным. «Пиариться» не любил, о службе своей рассказывать тоже не любил. В соцсетях не регистрировался, поэтому и фотографий особенно много у него не сохранилось. Все, что есть, — только из альбомов сослуживцев.

Случай с Дмитрием Маркеловым, к сожалению, не первый. Ранее не вернулся из Сирии еще один татарстанец. О смерти 35-летнего Марата Ахметшина под Пальмирой в Сирии его жене и родителям сообщили 3 июня 2016 года. Официальная формулировка гласила — «погиб при выполнении боевой задачи в составе воинского контингента в Сирийской Арабской Республике». Неофициально родным сразу сказали, что Ахметшин совершил подвиг. 23 июня вышел указ президента РФ о присвоении погибшему офицеру из Казани звания Героя России «за мужество и героизм при выполнении специальных задач». 31 августа в Казанском кремле состоялось посмертное вручение звезды Героя семье погибшего. Отец героя в разговоре с журналистом «Реального времени» сказал, что часть обстоятельств смерти Марата под Пальмирой разглашать запрещено. И лишь немного приоткрыл завесу этой тайны:

— Он был один против 200 игиловцев (сторонники международной террористической организации, запрещенной в России). У них были танки и БТРы, а у него только автомат, три пушки (к слову, на одно орудие полагается расчет из четырех военнослужащих, — прим. ред.) и гранаты… И он дал бой. А стреляет он метко — смог подбить несколько танков и БТРов. Когда подоспела подмога и нападение отбили, его нашли еще живым. Он, весь израненный, держал в руке гранату без чеки, а вокруг горела земля. Видимо, хотел себя подорвать, если игиловцы приблизятся. Наши забрали гранату, бросили ее в сторону, чтобы взорвалась. Лишь тогда сын потерял сознание и упал лицом прямо в огонь. Спасти жизнь офицеру военные медики не смогли — он получил минимум три смертельных ранения. На вопрос, как мог российский воин в чужой стране столкнуться один на один с большой группой игиловцев, военные источники «Реального времени» предположили, что основные войска либо отступили, либо не успели прибыть не место. Еще одно предположение — Ахметшин мог выступать в качестве военного советника и обучать офицеров армии Сирийской Арабской Республики искусству артиллерии и военной разведки. Причем, раз он находился не в тылу, а на передовой, значит, вблизи Пальмиры мог располагаться стратегически важный объект.Семья героя получила страховку, его сыну Амиру обещали через два года место в Казанском суворовском училище. А старшую дочь Зарину Ахметшину зачислили в Президентский кадетский корпус. С сентября она учится в Москве.

https://realnoevremya.ru/articles/60006-zhitel-zelenodolska-pogib-pod-palmiroy

В России теологию признали научной дисциплиной. Наверно малость опоздал с новостью, но просто интересно послушать ваше мнение, дорогие реакторчане, на этот счет

Глава семьи, потерявшей 10 детей: "Расскажу все как есть"

Михаил Дель и его жена Светлана намерены вернуть сыновей и дочерей, которых у них изъяли

Тайны усыновления, диагнозы детей, кошелек, личные отношения — вся жизнь семьи Дель из Зеленограда в одночасье стала достоянием общественности.
Из-за одного неправильного слова, одного росчерка пера налаженная жизнь приемной семьи из 15 человек рухнула в одночасье. Напомним, что 10 приемных (среди них есть и усыновленные) малышей забрали из семьи по жалобе воспитательницы на то, что у одного из мальчиков обнаружен синяк... А спустя несколько дней было принято решение восьмерых приемных детей у супругов отобрать. Основание: в семье, десять лет считавшейся счастливой и благополучной, малышей бьют, не кормят, заставляют спать на полу и пр. Чтобы понять, что стоит за такой метаморфозой, корреспондент «МК» побывала дома у Михаила и Светланы Дель.

Съемная квартира Дель сейчас находится на «осадном» положении. Всех впускать, никого не выпускать... Встречает меня на пороге квартиры подруга семьи Мария Эрмель. Она сама многодетная мать: двоих родила, семерых взяла из детского дома. Все эти дни, с 10 января, она мотается между Питером и Москвой, помогает Светлане и поддерживает ее.

— Мне уже тоже стали поступать звонки, — вздыхает Мария. — Какие-то люди, не представляясь, прямо угрожают: не замолчишь, ваша семья будет следующей.

Любой, кто зайдет в эту квартиру, сразу поймет: здесь живут дети, и детей много, так как используется буквально каждый уголок — в тесноте, да не в обиде, так всегда в больших семьях. В коридоре шведская стенка. На стенах детские рисунки, огромное количество фотографий. Везде, где можно, стоят шкафчики и тумбочки. В спальне девочек кровать-трансформер: если сложить ее, то выглядит как тумбочка, но на самом деле ящики — это выдвижные кровати.

— В опеке же написали, что девочки у них спят на полу, — комментирует Мария. — Кровать была сложена, и никто не потрудился разобраться, как все это работает.

В комнате мальчиков трехъярусная кровать и двухспальный диван. Родительская спальня уставлена игрушками. В зале просторно, большой стол, телевизор, сервант. Конечно, не мраморные полы, конечно, не идеальная чистота (а вы попробуйте ее поддерживать с таким количеством детей). Но уютно, по-домашнему.

— Вы не думайте, что у нас дети все по спальням сидят. Все комнаты, все пространство используется, — поясняет глава семьи Михаил Дель. Хотя и без слов в каждой комнате видно присутствие маленьких обитателей. — Например, с Полиной мы на кухне любим заниматься музыкой. В нашей с женой спальне Петя и Артем часто валяются на кровати и мультики смотрят. А вообще мы осенью купили дом, здесь недалеко, собирались вот туда переезжать. Для этого специально продали тот, который у нас был в Санкт-Петербурге. Так что эта квартира — наше временное жилье.

Папа долго рассказывает, кто из детей что любит, у кого какие увлечения и таланты. Мне же далеко не с первого раза удается запомнить имена всех детей.

— Записывайте, мы вам сейчас всех покажем и расскажем, — папа Миша и старшие мальчишки ставят передо мной на стол многочисленные рамочки с фотографиями. — Старшая наша дочка Даша уже выросла и живет самостоятельно в Санкт-Петербурге. 16‑летний Филипп и 15‑летний Михаил — два Дашиных родных брата. Они и 3,5‑летний Никита, единственный наш кровный ребенок, только сейчас у нас и остались. И еще Сережа — его не могли изъять, так как он уже совершеннолетний, но приходит к нам, иногда ночует. Он сейчас учится на водителя.

Сережа, с шевелюрой как у Пушкина, улыбается мне из-за компьютера. Филипп и Миша сидят на диване и испуганно смотрят на меня: с недавних пор от визитов незнакомцев они ничего хорошего не ждут. Никита вообще убежал в другую комнату.

— Ничего, скоро он к вам привыкнет и придет, — объясняет отец. — А вот те, кого забрали: Рита, 12 лет, Вика, 11 лет, Катя, 8 лет, Петя, 6 лет, Полина, 6 лет, Артем, 7 лет, Ира, 6 лет, Сережа, 6 лет, тот самый, у кого нашли синяк, Милана, 4 года, Лера, 4 года. Теперь уже, конечно, нет смысла что-то скрывать от детей, после того как чиновники все это озвучили по всем телеканалам, наплевав на тайну усыновления, на врачебную тайну, рассказав о диагнозах приемных ребятишек. Так что я тоже расскажу вам все как есть, чтобы объяснить ситуацию. Из изъятых 10 детей двое усыновленные. То есть они приравниваются к кровным. Но их тоже у нас забрали без суда и следствия. Когда жена начала возмущаться, гражданка Сысоева из местных органов опеки, не стесняясь детей, орала: «Ну вы же их не рожали!». А маленькие наши, между прочим, вообще про то, откуда они у нас, не знают. Мы хотели потом им все объяснить. Да и вообще, у нас в семье тема, кто откуда появился, не поднималась никогда, мы детей не делили.

— А мама ваша сейчас где? — спрашиваю мальчиков.

Те испуганно опускают глаза в пол и замолкают, не сразу решаясь мне рассказать, что Светлана вот уже битый час караулит своих детей у местной воскресной школы. Она где-то вызнала, что вроде бы их из приюта сегодня привезут туда на концерт.

— Она хочет их хоть глазком увидеть. Может, удастся передать, что мы их любим и не бросили! — с жаром объясняет отец.

Хватали детей без разбора, без суда и следствия

...С того черного для семьи вторника прошло уже 13 дней. Но родителям до сих пор чиновники не показали ни одного документа! Михаил все время повторяет, что такого ужаса бы не произошло, если бы он в тот день остался дома.

— У меня же мать умерла в Питере, и я уже выходил в дверь, когда вся эта делегация зашла, торопился сильно на поезд, на похороны... И мысли не было, что все так серьезно и детей куда-то там заберут. Думал, обычная проверка. Обратил только внимание, что с милицией... Я только и успел, что со всеми поздороваться, взять бутерброды из холодильника, положить их в сумку и уйти. После чего в акте досмотра от того дня появилась запись, что я «перелил коньяк в пластиковую бутылку и молча вышел за дверь». Там вообще такого понаписали! Несколько страниц вранья и клеветы.

— Да и абсурда, — добавляет Мария. — Например, что в доме из еды было два батона, 200 граммов супа и 100 граммов отварной курицы. Что они тут, с весами, что ли, ходили? Еще написали, что дети отца дядей Мишей называли. Ну и что? Разве есть для таких случаев нормативы? И вообще, он же и по статусу, и по документам приемный родитель, воспитатель. Когда Света с Мишей первенца своего, Дашу, в семью взяли, то ей 8 лет было. Потом братьев по 6 и 5 лет. Дети большие, так и повелось у них: дядя Миша.

Небольшой экскурс в прошлое. Светлана и Михаил — журналисты, познакомились в пресс-туре. Михаил старше жены на 20 лет.

— Света всегда волонтером ездила в приюты и детские дома. И меня втянула постепенно в это дело, — вспоминает Дель. — А более 13 лет назад в детском доме она увидела Дашу. Мы тогда еще не были женаты. Света сама все решила и оформила сначала гостевую опеку, а потом мы вместе уже взяли ее домой навсегда. Но у Даши были еще два брата: Филипп и Миша, она по ним очень скучала, да и неправильно это, что родные разделились. Так у нас стало трое детей. Через несколько лет Светлана занялась судьбой девочки Миланы, очень уж плохо у малышки началась жизнь... В 9 месяцев Милана весила три килограмма! Такой мы ее взяли в семью. А сейчас посмотрите на нее, — отец показывает на фото улыбающейся черноволосой девчонки. — Милане скучно со старшими, нужна была компания, взяли Леру. Потом другие дети появились. Последний, Никитка, у нас бонусом. Неожиданностью большой было для нас, что Света забеременела, ведь мы о таком и не мечтали.

Вся семья из Санкт-Петербурга. В Москву переехали два года назад — здесь лучше с работой для Михаила. Да и хотели сменить круг общения, школы, кружки, сады. Не для себя, ради детей, чтобы общественность не обсуждала, какой ребенок откуда попал в семью. Переезд дался непросто. Все-таки там, в Питере, они жили в своем доме в престижном Лисьем Мысу. А здесь — в съемной квартире на самой окраине столицы. Но все выдержали, прижились. И даже уже продали свое жилье в Санкт-Петербурге, чтобы купить тот самый дом, в который должны были все вместе переехать будущим летом...

Я долго листала семейные альбомы... Вот они все вместе в питерском доме. Вот Полина на лыжах, совсем маленькая. Вот двое ребят с бабушкой и дедушкой на море. Света с пятью детьми (больше не потянули) гостит в Италии у подруги. Новогодние фото с Дедом Морозом. Дети катаются на лошадях где-то на югах. Просто веселый кавардак в квартире...

Чиновники теперь, давая многочисленные интервью, называют семейные фотографии семьи Дель постановочными, хотя никогда этих снимков и в глаза не видели.

Хроника ада

— Расскажи, как все было в тот день, 10 января? — обращаюсь я к Филиппу.

— Мы только пообедали. Папа Миша собирался уезжать на поезде, у него мама умерла, надо было на похороны. Из детей дома были я, Миша, Милана, Полина, Петя и Катя. И тут стук в дверь. Зашло сразу очень много людей, некоторые в форме. Одну только женщину я знал, она из органов опеки, остальных вообще впервые увидел.

— Филиппа больше всего возмутило, что он только пол вымыл, а эти визитеры, не разуваясь, прямо в грязной обуви, по квартире стали расхаживать, — добавляет Мария.

— Они вообще как к себе домой пришли, — продолжает мальчик. — Не представились даже и документы никакие не показали, а сразу по всем комнатам пошли. Залезли в холодильник, проверили все кастрюли. В ванную, в туалет — везде. Мама стала с ними общаться, а мы с Мишей, как обычно, пошли за младшими в садик. У нас с Никитой секция футбола в этот день. Я сам когда-то футболом тоже занимался, а теперь вот братика вожу... Пришли в садик. В группе с Никитой еще Лера, они в другом детском саду, не там, где Сережа. Мишка остался на улице, а я пошел за ними. Но вышла воспитательница и сказала, что не отдаст мне детей. Что у них специальное распоряжение на этот счет. Я хотел позвонить маме, но мне не разрешили. Сказали: иди домой, но я не ушел, а остался в садике и сидел там с Никитой и Лерой полтора часа. Я боялся их оставлять. Никитка все время плакал: «Не уходи!».

— А я на улице ждал, не понимал, куда все делись, — говорит Миша. — Я тоже почему-то в этот день вышел без телефона.

— Ну а через полтора часа пришла какая-то главная воспитательница. Говорит: поехали в полицию с нами, мы сейчас малышей повезем и тебя тоже. Там уже всех детей собрали. Я наотрез отказался, без мамы с папой никуда не хотел ехать, и братик ко мне прижался. А Леру они ко мне даже не подпустили. В итоге мы с Мишкой и Никиткой еще два часа по улице гуляли, боялись домой идти, вдруг нас там тоже ждали, чтобы забрать.

Что происходило в это время в семье Дель, теперь знает вся страна. Братьев и сестер, как преступников, с нарядами полиции забирали прямо с занятий в кружках, из школы, с елки. Плачущих отрывали от мамы. Сначала испуганных детей отвезли в больницу, туда родителей не пускали из-за карантина. Двоих усыновленных, которые приравниваются к кровным, отказались возвращать. Кого-то перевели в приют, кого-то оставили в больнице.

Что чувствовали в этот момент малыши — нетрудно себе представить! Их забрали из дома, им объяснили, что мама с папой неродные. Их допрашивали и опрашивали толпы незнакомых, чужих людей. Они услышали диагноз: ВИЧ...

Психологи и чиновники смело ставят оценки: «отставание в развитии», «педагогическая запущенность». Выводы делаются в считаные минуты, без всякого анализа, в каком состоянии были дети, когда их забирали из детских домов, какие книжки им читают, как они учатся, как общаются с мамой и папой, какие отношения их связывают, вообще как они живут. «Психологи провели диагностику, дети на своих рисунках не поселили маму и папу в один домик с собой...» — и делают вывод о наличии жестокого обращения с детьми в семье. Скоропалительные выводы тиражируются в средствах массовой информации. К детям не пускают родных, но пускают журналистов. Дяденька тычет семилетней девочке микрофон: «Тебя папа бьет? А мама?».

Первое, что сделали все без исключения изъятые из семьи Дель дети, когда получили в руки свои телефоны, — стали звонить родителям и писать СМС. «Мама, я тебя люблю. Я скучаю, когда ты придешь?». Но средства связи у них быстро отобрали. Света Дель как раз разговаривала в этот момент с одним из сыновей и услышала, как это произошло: воспитатели грубо вырвали у ребенка из рук телефон.

— 12 января я встречалась с главным детским омбудсменом страны Анной Кузнецовой, — говорит Светлана. — Мы обсуждали варианты возвращения детей домой. Мне сказали, что они все сейчас в больнице, и для того чтобы я их увидела, надо перевести их в приют, что это формальность, которую надо соблюсти. Мне советуют написать два заявления: о том, чтобы их перевели в детский дом, и о том, что я заберу их оттуда. И я как дура заявления эти написала. Но когда я приехала в детдом, меня уже к детям не пустили. Очевидно, второе мое заявление тут же выкинули.

Потом маме все-таки разрешили увидеться с детьми в приюте. Шестилетняя Полина так рыдала на руках у Светы, что не выдержали и расплакались даже сотрудники детдома. «Мама, почему я не могу поехать с тобой домой? Я хочу домой!». Это был последний визит мамы к детям, больше ее туда не пустили. Каждый день она дежурит под окнами детского дома. Она слышит, как кричит ее дочка на втором этаже, видя маму в окно.

— У меня в душе просто черная дыра, — говорит Света, руки у нее дрожат. Она только что вернулась домой, на концерт ее детей не привезли. — Моих маленьких испуганных детей допрашивают уже в течение многих дней. Они там одни. Петя, у него синдром Дауна, он едва разговаривать у нас начал: «мама», «папа», «дай»... А теперь в опеке мне заявляют, что он заявил, что домой не хочет. Как он мог это вообще произнести, спрашиваю. «Он зарычал» — вот какой был ответ.

Железный, тяжелый каток ювенальной машины катится дальше. На Михаила заводят уголовное дело. Уже трижды его пытались задержать. Приходили по домашнему адресу в 4.30 утра, перепугав всех. Потом в 0.30 ночи...

— Я своих детей никогда не бил. Об уголовном деле я узнал из новостей, — говорит глава семьи. — Я сходил в полицию и написал заявление, что ни от кого не скрываюсь, никуда не убегаю. Вот мои телефоны, вот телефон адвоката, вызывайте куда надо, не надо домой ходить и пугать домашних. Мы и так все в шоке.

Что делать дальше? Михаил и Светлана Дель в растерянности. Обвинения главе семейства выдвигают нешуточные. Но их больше волнуют дети. Как их возвращать? Усыновленных, говорят юристы, шансов вернуть больше. А остальные? Что они подумают, узнав, что брата и сестру забрали домой, а их нет? Дети ведь не понимают этих взрослых юридических формальностей. На руках у родителей нет ни одного документа: ни об изъятии, ни о расторжении договора опеки. Как и в какой инстанции опротестовывать решения, которых они не видели? Как вообще жить дальше?

Многодетные и приемные — это дыра в бюджете?

— А мне кажется, я знаю, откуда у этой проблемы ноги растут, — говорит Мария Эрмель. — Некоторые граждане и, главное, высокопоставленные чиновники возмущаются семьями, которые берут в своем регионе сразу помногу детей, а потом переезжают в Москву, снимают квартиру на окраине и первым делом бегут жаловаться в прокуратуру, что им до сих пор не оформили московские выплаты. «У одной такой семьи выплаты составили бы 700 тысяч в месяц, — вещал с трибуны один из высокопоставленных чиновников. — Естественно, мы отказали, тогда папа тот стал бить во все колокола и кричать, что его сюда пригласили на работу и мы теперь обязаны всех его детей обеспечить выплатами...» Мол, Москва не может себе такого позволить, даже при нашем московском бюджете...

Семья Дель тоже «понаехала» из Питера в Москву. Так же, к слову, в Москву приехала на работу и омбудсмен Кузнецова, и многие другие, и даже сам президент...

Ну а пока семью Дель обвиняют во всех смертных грехах, очень прыткие чиновницы всех мастей (от московских до федеральных) подсчитывают с экранов телевизоров материальную выгоду, которую якобы имеют со своих приемных детей Светлана и Михаил. Число детей просто множат на рубли выплат. Хотя за усыновленных никаких выплат не положено. Обвиняют Светлану то в «излишнем пиаре на этой непростой ситуации», то в «трусливом молчании».

При этом никто из них ни разу не был у семьи Дель дома. Ни все эти образованные и уполномоченные деятели из телевизора, ни даже «специально созданная и возглавленная доверенными лицами» комиссия. Не смотрели ответственные лица в лица детей в семейном фотоальбоме. Не пили с ними чай на кухне. Не наблюдали за общением родителей и детей. Не видели, как мальчик Миша заботливо подкладывает маме и папе печенки, как Филипп беспрерывно пересматривает новогодние видео у себя в телефоне. Как папа просит мальчиков помыть руки. Все эти тонкие семейные моменты, которые говорят о многом, никому не интересны.

…Из новостных выпусков Дель теперь узнают о нынешней ситуации. В потоках грязи, льющихся в их адрес, пытаются уловить полезную для себя информацию и хоть краем глаза увидеть и услышать своих детей. Вечерний воскресный выпуск мы смотрим вместе. Мэр Собянин объявляет, что выделит новой семье, готовой взять изъятых детей, квартиру.

Занавес...

Комментирует Татьяна Дорофеева, психиатр, психотерапевт, руководитель службы подготовки и сопровождения приемных семей:

Что касается экспертиз, то за несколько часов общения с ребенком, находящимся в ситуации утраты, невозможно сделать какие-либо выводы. С ребенком необходимо установить контакт и наладить общение, встреча должна быть не одна, и проводится она сначала в формате наблюдения, потом в формате личного контакта через игру. Необходим эффективный контакт с родителями и подробный сбор информации о детях, их жизненной истории и особенностях характера — многое становится понятно из разговора с родителями, в том числе из того, как и какими словами они описывают своих детей.

Обязательными к рассмотрению являются фото- и видеоматериалы семьи и детские домашние рисунки. В учреждениях, где были дети, уместно было проводить общение с родителями и наблюдать за тем, как они общаются — часто это совместная игра, за которой наблюдает специалист.

Все дети, которые растут в приемных семьях, уже как минимум один раз преданы взрослыми — в их душе много боли, и она сохраняется долгие годы, и такие действия по отношению к ним недопустимы с гуманной точки зрения».

Источники: http://nnm.me/blogs/konelav/glava-semi-poteryavshey-10-detey-rasskazhu-vse-kak-est/

http://www.mk.ru/social/2017/01/23/glava-semi-poteryavshey-10-detey-rasskazhu-vse-kak-est.html

«Ты избрал — тебя судить!» Как шел процесс над журналистом Александром Соколовым

В Тверском районном суде обвинение попросило приговорить к четырем годам лишения свободы обвиняемого в экстремизме корреспондента РБК Александра Соколова. По версии следствия, Соколов и его товарищи продолжали деятельность запрещенной «Армии воли народа». Сам журналист настаивает, что с 2013 года не имеет отношения к политике и связывает уголовное дело со своими расследованиями коррупции. Судебный процесс растянулся на восемь месяцев. «Медиазона» рассказывает, как шел суд над журналистом и в чем его обвиняют.

6 июля 2015 года корреспондент РБК Александр Соколов и его коллеги выпустили большое расследование о потерях бюджета при строительстве космодрома «Восточный»: в материале говорилось о завышении смет и стоимости работ, невыполнении заказов и необоснованно высоких окладах топ-менеджеров. Спустя три недели Соколова арестовали. Вместе с ним под стражу поместили публициста и бывшего редактора газеты «Дуэль» Юрия Мухина (впоследствии его переведут под домашний арест) и его сторонника Валерия Парфенова. В декабре к арестованным добавился еще один сторонник Мухина Кирилл Барабаш.

По версии следствия, после запрета в 2010 году «Армии воли народа» все они продолжили ее деятельность под новым названием, организовав для этого инициативную группу по проведению референдума «За ответственную власть» (ИГПР «ЗОВ»); своей целью они якобы ставили «расшатывание политической обстановки в сторону нестабильности и смену существующей власти нелегальным путем». Сама группа утверждала, что всего лишь стремится добиться внесения поправок в Конституцию и принятия закона «За ответственную власть», по которому работа всех должностных лиц, включая президента, будет оцениваться народом. Идея о прямом методе оценки эффективности власти появилась у Мухина еще в 1997 году. Защита обвиняемых настаивает, что группа по проведению референдума и признанная экстремистской «Армия воли народа» — разные организации.

Обвинения предъявили по части 1 статьи 282.2 УК (продолжение деятельности экстремистской организации, запрещенной судом); следствие вела Наталья Талаева. Ближе к концу расследования из обвининения исчез пункт о свержении власти и расшатывании политической обстановки. В августе 2016 года Соколову предъявилиобвинение в новой редакции, суть которого сводится к тому, что он зарегистрировал сайт инициативной группы igpr.ru и администрировал его.

Еще до начала процесса было ясно, что он будет ярким и эмоционально насыщенным. В ходе одного из заседаний Мосгорсуда по жалобе на продление ареста Валерий Парфенов и его адвокат Николай Курьянович, просили удалить из процесса прокурора, поскольку считают его «крокодилом, который способен только играть на мобильном телефоне».

Начавшийся в ноябре 2016года в Тверском районном суде Москвы процесс все время затягивался и переносился.

На первое заседание по делу пришли более 50 зрителей, в основном это были пожилые люди, симпатизирующие взглядам Юрия Мухина. Перед началом заседания в маленьком зале на первом этаже они шумно спорили с приставами и вызванными им на подкрепление нацгвардейцами, в какой-то момент словесная перепалка переросла в легкую потасовку. Впрочем, сторонники Мухина винили в своих бедах не только силовиков, но также демократов и либералов. Время от времени слышались антисемитские реплики — трудно было поверить, что все происходит не в начале девяностых, а в 2017 году. Перед залом суда пожилой мужчина достал из-за пазухи запрещенную газету «Русский фронт Московии» и предложил ее купить всем, кто хочет почитать стихи про иудеев.

На каждом заседании обвиняемые и их адвокаты заявляли десятки ходатайств, они постоянно просили об отводе прокуроров и судьи, вызывая явное раздражение у председательствующего судьи Алексея Криворучко. Группа поддержки ИГПР «ЗОВ», неизменно приходившая на каждое заседание, постоянно вступала в перепалки с приставами. Одно из заседаний отложили из-за претензий к ордеру адвоката Николая Курьяновича, который представляет интересы Валерия Парфенова: судью смутила печать на ордере защитника, похожая, по его словам, на «нацистскую символику». Адвокат Курьянович в середине двухтысячных был депутатом Государственной думы и прославился на этом посту своим участием в организации «Русских маршей и активным сотрудничеством с ультраправыми активистами.

В январе после одного из заседаний приставы избили и заковали в наручники адвоката Кирилла Барабаша Алексея Суханова. В апреле подсудимого Валерия Парфенова, который заявлял больше всех ходатайств и называл прокуроров «организованной преступной группой», удалили из зала суда.

Из представленных прокурорами доказательств стало ясно, что участники ИГПР «ЗОВ» привлекли внимание Центра по противодействию экстремизму в конце 2014 года, когда один из оперативников нашел в интернете ролик с выступлением Барабаша, в котором тот якобы призывал к экстремистским действиям. Вскоре в группу внедрился сотрудник Центра «Э», который на суде выступал в качестве засекреченного свидетеля «Власова». Он рассказал, как познакомился с Парфеновым и что делал в группе. О Соколове он смог лишь вспомнить лишь тот факт, что он «занимался администрированием» сайта.

Был у обвинения и второй засекреченный свидетель — «Илья Пономарев» (судья распечатал документы и случайно произнес вслух его настоящую фамилию — Кротов). Бывший участник инициативной группы и «Армии воли народа» рассказывал, что обсуждения на встречах группы носили «противоправный» характер. В целом его показания были довольно расплывчатыми:

— Скажите, у ИГПР «ЗОВ» были какие-то учредительные документы? — спрашивал «Пономарева» защитник Алексей Чернышев.

— Что-то было, я не помню, как называлось, — ответил он.

— Что-то?

— Что-то.

Центр «Э» и его сотрудники очень часто упоминались во время процесса. Участница ИГПР «ЗОВ» Ирина Пыжьянова рассказывала, что за день до выступления в суде с ней связался полковник Центра «Э» по имени Олег Ованесян, у которого «было настойчивое желание привязать ИГПР к АВН»; он убеждал женщину, «что надо [в суде] сказать определенные вещи». Годом ранее он же в течение шести часов «опрашивал» Пыжьянову в своем кабинете. Подсудимый Парфенов упоминал, что секретный свидетель «Пономарев» говорил ему о давлении со стороны оперативников.

Александр Соколов уверен, что он стал фигурантом уголовного дела из-за своей журналистской деятельности и диссертации на тему «Влияние рентоориентированного поведения на инвестиции госкорпораций», в которой он изучил проблему коррупции и неэффективного использования средств при реализации проектов такими госкорпорациями, как «Роснано» и «Ростех». По словам Соколова, руководство последней осталось недовольно выводами его работы, хотя некоторые части диссертации в своих докладах использовала Счетная палата.

Уже в СИЗО журналист рассказывал о первом обыске у себя дома в феврале 2014 года, который проводили по другому делу Кирилла Барабаша об экстремизме. Тогда, вспоминал Соколов, сотрудник московского Центра «Э» сказал ему: «Ну все, ты попал на восемь лет». Во время обыска полицейские забрали автореферат диссертации и другие ее материалы, а на допрос вызвали его научного руководителя.

«Меня обвиняют в экстремизме, обвиняют в том, что я занимаюсь политической деятельностью. Но с 2013 года я никакой политической деятельностью не занимаюсь. С осени 2013 года я начал работать корреспондентом газеты РБК. Защитил диссертацию. Последние годы я не общался с теми людьми, которых следствие считает моими подельниками. Я встретился с ними впервые за несколько лет в автозаке, когда нас везли на продление меры пресечения», — говорил он члену Общественной наблюдательной комиссии Зое Световой.

17 декабря 2015 года журналист РБК Михаил Рубин во время большой конференции задал президенту Владимиру Путину вопрос о преследовании Александра Соколова. Он попросил его обратить внимание на дело и разобраться — у редакции были опасения, что «речь может идти о каком‑то давлении на свободу слова» в связи с расследованиями Соколова. Тогда Путин пообещал разобраться в деле, однако ничего не произошло.

Спустя год, 23 декабря 2016 года, журналистка Znak.com Екатерина Винокурова вновь спросила Путина о Соколове во время пресс-конференции. «Наверняка после таких публичных вещей администрация этим занималась, и раз дело дошло до суда, значит, не все так просто. Но я посмотрю еще раз», — сказал тогда Путин.

В июле открытое письмо в поддержку Соколова подписали 282 журналиста, к моменту публикации заметки подписантов уже около 330. Обращение подписала вся редакция «Медиазоны», главреды журналов РБК и The New Times, сайта Republic, телеканала «Дождь», Russiangate, а также журналисты Владимир Познер, Олег Кашин, Елизавета Осетинская и многие другие.

Источник: zona.media/article/2017/07/17/so-sud/

Жара. Озеро. Пальцы

«Неустановленные лица причинили Васильеву телесные повреждения». История нижегородца, которому полицейские случайно отрубили два пальца, а фельдшер вызванной ими скорой — сломал три ребра и подбил глаз.

15 июля 2016 года у 52-летнего рабочего одного из заводов Нижнего Новгорода Сергея Васильева (имя потерпевшего изменено по его просьбе) был выходной. Жена ушла на работу рано, Сергею стало скучно, и он выпил пару стопок холодной водки. На улице стояла страшная жара.

К полудню Васильев надел спортивные штаны и майку, положил в пакет пляжное полотенце и пошел загорать на озеро Земснаряда, по пути купил еще пол-литра водки «Финка» и вскоре уснул. Проснулся он в помещении для административно-задержанных первого отдела полиции на соседней улице Героя Смирнова.

К жене мужчина вернулся только утром — со сломанными ребрами, без двух пальцев и потеряв зрение на один глаз.

Васильев говорит, что в камере он очнулся почти трезвым. Двое других задержанных объяснили, что тот был сильно пьян, поэтому его решили оставить в отделении на ночь. Васильеву такой вариант не понравился — зная, что полицейские могут выписать ему штраф и отпустить домой, он стал колотить в дверь: «Объяснить, что бутылку водки я легально купил, наркотиками не ширятся, преступлений не совершал, только правонарушение — распитие в общественном месте — поэтому можно ведь расплатиться на месте да домой пойти, к жене».

На стук отозвались оперативники Лобанов и Кузянин, которые не стали заходить внутрь камеры — разговаривали с задержанным через приоткрытую дверь. «Говорю: "Давайте как-то по-другому решим вопрос, зачем мне ночевать здесь? Выпишите квитанцию, я ее потом оплачу, или дайте позвонить жене, она сразу оплатит, а я пойду домой, тихую мирную жизнь продолжать". Но их почему-то это не устраивало, мне сказали: "Заткнись"», — вспоминает Васильев.

Пытаясь уговорить полицейских, нижегородец одной рукой придерживал массивную металлическую дверь, а другую положил на косяк. Через минуту дверь резко захлопнулась, а фаланги двух пальцев Васильева упали на пол. «Я вижу, двух пальцев нет, фаланга одного висит на куске кожи, кровь фонтаном идет, кричу. Мужики из камеры начинают барабанить, но сотрудники, видимо, привыкнув к такому, игнорируют», — говорит он.

Полицейские открыли дверь лишь спустя восемь минут. По словам Васильева, вместо того, чтобы перетянуть руку жгутом и остановить кровотечение, они забинтовали поврежденную кисть. Бинт моментально пропитался кровью. Затем пострадавшего вывели на крыльцо — ждать скорую помощь, хотя больница находилась в полутора километрах от отделения. Отрубленные дверью фаланги пальцев, говорит он, полицейские смели в совок и выбросили.

Скорая приехала еще через 10 минут. По словам Васильева, выйдя из автомобиля, фельдшер Басманов, как и полицейские, стал бинтовать его пальцы, однако кровотечение не останавливалось, и тогда медик, увидев в пакете у мужчины пляжное полотенце, обмотал руку им. «Потом предлагает поехать в больницу. А я нахожусь в таком состоянии — болевой шок, да и вообще, ну, пальцы оторвало — и меня проходит мысль, может быть странная, что тут мне, значит, отрубили пальцы, выкинули их тупо на крыльцо, и если я сейчас уйду, то никого это волновать уже не будет, никому ничего не докажешь. То есть сейчас посадят в скорую помощь, тоже где-нибудь выкинут за соседним кустом, или потом я вернусь, и скажут, что меня по пути уже таким подобрали. Я тогда говорю, что без какой-то документальной фиксации произошедшего в отделении я не поеду. Фельдшер в ответ: "Ну и хрен с тобой". И уезжает», — вспоминает Васильев.

Мужчина остался сидеть на крыльце. Кровотечение не прекращалось; пропитавшееся кровью полотенце скоро пришлось выкинуть. В какой-то момент Васильев почувствовал, что теряет сознание, но нашел в себе силы постучаться в дверь отделения. Полицейские вызвали скорую во второй раз. Через некоторое время приехал тот же фельдшер Басманов. «Встал такой, смотрит и говорит: "А где твое полотенце, я че, на тебя еще бинты буду тратить?" — "Да вон валяется". Он берет это грязное полотенце и пытается им замотать мне руку. Я говорю: "Ну ты идиот, что ли, сейчас мне пальцы все засыпешь грязью, потом всю руку ампутируют". Ну тут уже пошла лексика от него такая: "Да ты меня ****** [достал] уже, да я тебя сейчас, ***** [блин], к ***** [чертовой]-матери ******* [изобью]". Полицейские, там их человек пять, выбежали на крыльцо, я на нем сижу, а он просто начинает по мне колошматить — в голову, в корпус, куда попало. Я начинаю кричать: "Да что творится-то? Вы полицейские или кто?". Тогда один из них так вяло ему говорит, мол, ну все, прекращай. Этот фельдшер убегает. Очнулся я в больнице уже. Вот так загорание и употребление водки обошлось мне в две утерянных фаланги пальцев — хотя, если бы они их не выбросили, их можно было бы пришить — три сломанных ребра и испорченное зрение», — подводит итог он. Фалангу, оставшуюся висеть на куке кожи, Васильеву пришили в больнице.

Уже 16 июля по факту получения Васильевым травм в отделе полиции была назначена внутренняя проверка. Закончилась она спустя три дня: материалы передали в следственный отдел по Автозаводскому району Нижнего Новгорода. На допросе полицейский Лобанов, неудачно захлопнувший дверь, рассказал, что Васильев пытался руками оттолкнуть его коллегу Кузянина и выйти из камеры в коридор.

«Я в это время находился за дверью камеры, происходящих событий не видел, а только слышал, как Васильев кричит, пытается выйти. Видел руки Васильева, которые пытались оттолкнуть Кузянина. Затем Кузянин попытался его вернуть в помещение, но Васильев активно сопротивлялся. После чего я, находясь за дверью и понимая, что Васильев находится внутри камеры, закрыл дверь, так как Васильев становился все более агрессивным, и уже намеревался причинить Кузянину физическую боль и телесные повреждения. Когда я закрывал дверь комнаты, я был уверен, что Васильев находится внутри. Когда я закрыл дверь, то мы услышали громкий крик Васильева, открыли дверь и увидели у него на правой руке кровь, а также отсутствие фаланги пальца», — говорится в объяснениях Лобанова.

По словам полицейского, дежурный Малышев оперативно вызвал скорую помощь, которая прибыла к отделу через 20-30 минут, а сам Лобанов и Кузянин уехали к «своему ответственному и доложили о произошедшей ситуации». Малышев утверждает, что никто не выгонял Васильева на крыльцо — на улицу его вывели медики. «Во время оказания помощи Васильев продолжал вести себя агрессивно, при этом попытался избить врача. Далее Васильев отказался от госпитализации, и врачи уехали, но спустя несколько минут Васильеву стало плохо, и он попросил вновь вызвать сотрудников скорой помощи. Прибывшие сотрудники скорой помощи в присутствии сотрудника полиции доставили Васильева в [больницу]», — рассказывал полицейский следователю.

18 августа, через месяц после инцидента, следователь СК Денисов вынес постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела по пункту «а части 3 статьи 286 УК (превышение должностных полномочий с применением насилия) и части 2 статьи 118 УК (причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности) в отношении Лобанова, который, согласно документу, действовал «в пределах своих полномочий». «[…] Услышав крики в камере, [Лобанов] открыл дверь и поинтересовался, что произошло. В это время задержанный […] умышленно попытался выйти из помещения камеры, но встретил сопротивление в виде полицейского Кузянина. Затем Лобанов и Кузянин, убедившись, что в камере не совершается никаких противоправных действий, стали закрывать дверь камеры, но Васильев продолжал оказывать сопротивление. После чего Лобанов закрыл входную дверь в камеру, причинив по неосторожности телесные повреждения Васильеву. […] Объяснения сотрудников полиции являются последовательными и не противоречащими материалам проверки», — заключил Денисов.

Васильев обратился в «Комитет по предотвращению пыток» и подал заявление о случившемся. Юрист организации Евгений Чиликов объясняет, что в результате проверки материалы разделили на два производства: полицейскими занялся СК, а фельдшером — МВД.

Вскоре Васильева опросил участковый Черников, однако потерпевший не стал рассказывать ему о нападении Басманова. «Я был в очень подавленном состоянии, да и пальцы меня все же больше волновали. Как бы 53 года мне, все нормально, и тут такое. Поэтому, когда он спросил меня, откуда это синяки, я сказал, что не знаю — помню, что в полиции я очнулся точно без каких-либо травм, да и сами полицейские так говорят. Я не то чтобы не помнил, что на меня фельдшер напал, но не придал как-то этому значения — вот я весь перемотанный, пальцев нет, весь в синяках, оба глаза заплывшие, один вообще не видит ничего, ребра сломаны. И я помню, что меня били, но кто? Он спрашивает: били у нас, в полиции? Я говорю, нет. Ну как-то импульсивно ответил, эмоционально, голова еще не включалась. А потом пленка у меня отмоталась, картинка восстановилась, и я вспомнил про фельдшера», — говорит он. В дальнейшем, объясняет юрист, Васильев был готов прийти на допрос заново, однако участковый ограничился первым вариантом его показаний.

Опрошенный им же фельдшер Басманов рассказал, что, прибыв по вызову вместе с другими членами бригады, он увидел сидящего на полу мужчину, «у которого имелась кровь». От предложения поехать в больницу мужчина, «находившийся в состоянии сильного алкогольного опьянения» и «хаотично махавший руками как в фельдшера, так и в сторону полиции», «отказался в грубой форме». Примерно через полчаса в скорую вновь поступил вызов по тому же адресу, и Басманов вернулся (при этом в показаниях самих сотрудников полиции говорилось, что во второй раз к отделению приехала уже другая бригада). «Совместно с сотрудником полиции данного мужчину заставили сесть в автомобиль скорой помощи. По пути следования мужчина продолжал вести себя неадекватно, агрессивно, бился головой, руками и ногами о выступающие предметы, причинял сам себе повреждения. Позже от сотрудников больницы я узнал, что данный мужчина продолжал вести себя агрессивно [и в больнице], а потом убежал в кафе, но через некоторое время вновь обратился за медицинской помощью», — говорилось в показаниях фельдшера.

В ходе проверки участковый Черников поручил провести судебно-медицинскую экспертизу по дубликату медицинской карты Васильева из больницы №35. Как следует из документа, мужчина обратился к окулисту через четыре дня после инцидента. Врач диагностировал ему контузию правого глаза, разрыв склеры и эрозию роговицы правого глаза. При обращении острота зрения его левого глаза имела значение 1,0 (нормальное зрение), а правого — 0,1 (видит только верхнюю строку по таблице Сивцева или Головина). Улучшение произошло лишь спустя месяц — тогда острота зрения правого глаза восстановилась до 0,2, а еще спустя несколько месяцев — до 0,4 и больше не поднималась.

Изучив больничную документацию, эксперт пришел к выводу, что травма правого глаза Васильева могла возникнуть незадолго до обращения к врачу от «удара о выступающий твердый предмет при указанных в постановлении обстоятельствах». Однако эксперт не стал давать оценку тяжести вреда, причиненного здоровью мужчины, уточнив, что для этого нужно дождаться окончания лечения. На основании этой экспертизы и показаний Басманова участковый постановил, что «в данном материале состава какого-либо преступления выявлено не было». 19 декабря он вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по статье 115 УК (причинение легкого вреда здоровью) «за отсутствием состава преступления».

Чиликов в суде собирался обжаловать отказ участкового в возбуждении дела, когда неожиданно представитель прокуратуры зачитал постановление об отмене этого решения полицейского. В документе, датированном апрелем 2017 года, прокурор указывает на недочеты следствия. Так, пишет он, участковый не установил и не опросил сотрудников полиции, доставлявших Васильева в отделение полиции; не опросил остальных медиков из бригады скорой помощи, выезжавших по вызову; не истребовал журнал вызовов скорой помощи. Сейчас участковый проводит дополнительную проверку.

В декабре Следственный комитет возбудил уголовное дело по части 1 статьи 112 УК (умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью). Согласно постановлению, поводом послужило не заявление самого Васильева, а рапорт следователя и «наличие достаточных оснований, указывающих на признаки преступления» — то есть результаты судмедэкспертизы, зафиксировавшей ампутацию пальцев, переломы трех ребер и травму глаза.

В документе говорится, что 15 июля 2016 года в помещении для задержанных лиц отдела полиции №1 «неустановленные лица причинили Васильеву телесные повреждения». Однако с тех пор его не вызывали ни на какие следственные действия. «Оно возбуждено в отношении неустановленных лиц, хотя было понятно, кто причастен к тому, что он лишился пальцев. Это просто было сделано, исходя из инструкции — в таких ситуациях нужно возбуждать дело. Как вот есть труп — значит, должно быть дело, автоматом. То есть формально они инструкцию выполнили, а в отношении кого — в отношении никого. Ну и скорее всего со временем его просто прекратят, это просто формальность», — говорит Чиликов.

Сейчас, рассказывает юрист, «Комитет по предотвращению пыток» добивается возбуждения дела в отношении фельдшера, напавшего на Васильева. «То, что произошло внутри отделения — это действительно несчастный случай, плюс может быть, не совсем правильно действовали полицейские, не совсем по инструкции. Но по эпизоду с медиком, после встречи с которым в два раза у Васильева упало зрение на один глаз и оказались сломаны три ребра — а ведь все подтверждают, что в камеру он попал без каких-либо повреждений — мы будем продолжать расследование. Я считаю, что применение силы со стороны медиков в данном случае можно приравнять к неадекватному применению силы со стороны полицейских, в данном случае медик такой же агент государства, и точно так же он не имел права на применение силы, а должен был помочь», — считает Чиликов.

По словам Васильева, через несколько недель после случившегося к нему домой пришел начальник роты ППС и извинился за действия своих сотрудников. Он настаивал на том, что произошедшее в отделении — несчастный случай. «А я и не не настаиваю на том, что это было умышленно. Но я считаю, что это бардак. Если вы лифт вызываете, вы должны убедиться, что кабина приехала, а потом шагать в нее. Если я управляю средством повышенной опасности, автомобилем, я должен выполнять нормы по его управлению. И если я при исполнении, я тоже должен нести ответственность, правильно? А так — пешехода задавил и "ой, я отвлекся случайно!". Ну меня ведь это не оправдает? И также вы, если дверь закрываете, вы должны убедиться, что там нет ничего. А если бы там голова моя оказалась? Вот смерти не произошло, значит, никто наказания не понесет. Если б голова — это куда ни шло, а пальцы — ну это так, ерунда», — возмущается он.

Источник: zona.media/article/2017/05/22/fingers/

Стукачество и наказние

Стройплощадки страны захлестнул вал поддельных строительных смесей

Судя по заявлениям экспертов, ситуация с поставками цемента и некоторых других строительных материалов находится не просто на грани катастрофы, а уже далеко за этой чертой. Есть ли шансы исправить положение дел и в чем они заключаются?

За надежность гражданам придется доплатить

В начале марта замминистра строительства Елена Сиэрра заявила о том, что доля контрафактного цемента в общем объеме строительных смесей, поставляемых на все строительные площадки страны, превышает 50%.

Практически сразу после того, как эта информация появилась в лентах новостных агентств, мы обратились к уважаемым в сферах жилого строительства и производства строительных материалов экспертам с просьбой прокомментировать ситуацию. Опорные вопросы по проблеме были сформулированы, письма руководителям пресс-служб — отправлены и доставлены, временные рамки для подготовки ответов — очерчены.

Результат — поразил. Из почти десятка солидных и известных респондентов обсудить ситуацию согласился только один эксперт. Остальные же не продемонстрировали абсолютно никакой реакции на запрос. Даже не отказались по каким-либо причинам комментировать (как это бывало ранее), а попросту проигнорировали обращение.

А ведь для начала нам просто хотелось узнать, насколько приведенная чиновницей информация о количестве контрафактного цемента соответствует действительности?

— Опасения касательно высокой доли контрафактной продукции на российском цементном рынке неоднократно озвучивались многими производителями, — ответил Максим Гончаров, коммерческий директор российского отделения одного из крупнейших мировых производителей цемента, объединенной компании LafargeHolcim. — Мы отдельного исследования на эту тему не проводили, но у нас нет повода усомниться в данных, озвученным таким уважаемым источником, как Минстрой России.

«СП»: — Как правило, в массовом порядке подделывают товары, производство которых не обусловлено сложными технологическими процессами. А насколько сложна технология производства цементов? Легко ли может любой желающий запустить «левую» поточную линию и в каких масштабах?

— Процесс производства цемента можно условно разделить на два основных этапа. Первый — это производство клинкера, который является специфическим промежуточным продуктом. Клинкер получают путем обжига во вращающейся печи сырьевой смеси, состоящей из известняка и глины в строго заданном соотношении, при температуре 1500 °C. Второй этап — это тонкое измельчение гранул клинкера совместно с гипсом, а в ряде случаев с другими минеральными добавками, то есть помол цемента. Очевидно, что первый этап — наиболее сложный и энергоемкий. И в структуре себестоимости цемента он занимает главное место. Производство существенно осложняется тем, что даже в пределах одного месторождения химический состав сырья, его твердость, влажность и однородность может колебаться в достаточно широких пределах. Поэтому служба качества на заводе осуществляет непрерывный контроль сырьевых компонентов, клинкера и конечного продукта. Ко всем этим составляющим также следует добавить влияние на качество конечного цемента условий его хранения и транспортировки. Таким образом, это совокупность многих факторов. Гарантия качества цемента — это соответствие стандартам, как внутренним, так и государственным, на всех этапах производства. Соответствие государственным стандартам подтверждается обязательной сертификацией цемента.

Важно отметить, развивает мысль Гончаров, что цементное производство требует масштабных инвестиций в оборудование, обучение персонала, системы контроля и аудита, промышленной безопасности. Поэтому запустить производство качественного цемента — серьезная задача, требующая серьезных ресурсов, что вряд ли отвечает стратегии и философии производителей контрафакта. Как правило, фальсификация осуществляется путем добавления в цемент дешевых добавок — песка, золы и других компонентов, имитация упаковки известных производителей, а также заявление более высокой марки и недовес цемента в упаковке.

«СП»: Имеются ли в настоящее время какие-то глобальные сложности в производстве и реализации качественного и сертифицированного цемента, если фальсификат имеет место быть? Или некачественный цемент — явление другого порядка?

— На производство цемента наличие контрафакта никак не влияет. С точки зрения реализации — конечно, если процент контрафакта велик, очевидно, что он забирает долю у официальных компаний, особенно тех, кто много работает с частными потребителями. Производители контрафакта, которые подделывают упаковку и продают под видом цемента от известного производителя некачественный товар, наносят существенный вред имиджу и репутации добросовестных производителей.

«СП»: — Насколько сильно «левый» цемент может отличаться по своим потребительским характеристикам от качественного? И может ли это вылиться в какие-то крупные аварии на производстве?

— Качество контрафактного цемента может отличаться кардинально. И выяснить это, увы, потребитель может только на практике. Применение контрафактного цемента грозит не только трещинами, провалами и обрушениями конструкций, но и угрожает жизни и здоровью людей.

7 марта 2016 года вступило в силу постановление Правительства РФ № 930, согласно которому все существующие виды цемента теперь подлежат обязательной сертификации. Граждан, которые продают или используют несертифицированную продукцию, ожидает штраф в размере от 1 до 3 тысяч рублей, юрлицам же за этот проступок придется отдавать от 100 до 300 тысяч рублей.

В связи с этим сразу возникает ряд вопросов. В частности, действительно ли эффективен этот способ борьбы с контрафактом? Насколько затратной будет для производителей эта процедура и как она отразится на отпускной стоимости продукции? Какие еще меры помогут решить проблему контрафакта в сфере производства строительных смесей?

«На наш взгляд, — отмечает Максим Гончаров, — введение обязательной сертификации цемента в РФ поможет снизить долю низкокачественной и контрафактной продукции на рынке. Эта мера, безусловно, потребует от производителей определенных временных и финансовых затрат, но пока говорить о конкретных цифрах трудно».

Справка «СП». Ряд представителей бизнес-сообщества предполагает, что введение обязательной сертификации цемента (процедуры платной для производителя) приведет к удорожанию отпускных цен на него на уровне 5% за тонну. В свою очередь, это спровоцирует рост себестоимости строительства первичного жилья на 10−15%. А девелоперам, соответственно, не остается ничего другого, кроме как переложить затраты на плечи рядовых покупателей.

Еще одним залогом успеха в деле противодействии контрафакту, добавляет Максим Гончаров, является освещение существующей проблемы в средствах массовой информации, доведение до потребителей информации о том, как отличить оригинальную продукцию, об их правах. Также, по мнению эксперта, требуется внесение изменений в административное и уголовное законодательство РФ в части ужесточения наказания за нарушения в указанной области и совершенствование правоприменительной практики".

Интересно, по каким признакам можно отличить контрафактный цемент от лицензионного?

«При покупке цемента необходимо обращать самое пристальное внимание на упаковку, — подчеркивает Максим Гончаров. — На ней в обязательном порядке должно быть указано полное название и адрес завода-изготовителя, его товарный знак, точная маркировка цемента, обозначение стандарта (ГОСТа), по которому он изготовлен, знак соответствия ГОСТу, а также контактные телефоны изготовителя».

В случае поставки цемента навалом, продолжает специалист, подтверждением служит документ о качестве, которым должна сопровождаться каждая отгруженная партия цемента. В документе о качестве также указывается полная информация о производителе и типе отгруженного цемента, а также его технические характеристики. Кстати, в случае поставки цемента в таре документ о качестве также должен прилагаться на каждую партию. Цемент от производителя должен иметь сертификат соответствия и радиологическое заключение.

Экспресс-тест на качество цемента от знатоков вопроса

Однако, как хорошо известно на примере той же колбасы (которая, несмотря на наличие качественной упаковки, по данным Росстата на 75% оказалась подделкой), в России ни наличие исчерпывающей информации на таре, ни наличие сертификатов качества не являются стопроцентной гарантией защиты от подделки. Специально для нашего издания строитель с большим стажем работы, экс-прораб одного из домостроительных комбинатов столичного региона Александр Гладышев дал несколько рекомендаций на предмет того, как отличить настоящий цемент от поддельного, так сказать, в натуре.

Во-первых, подчеркивает специалист, качественный цемент не может стоить неприлично дешево. Даже если есть скидки, они не должны быть заоблачными.

Во-вторых, ни о каком качестве цемента, если мешки (даже аккуратно уложенные красивыми табелями) лежат под открытым небом, не может быть и речи. То же самое верно и в отношении продукта, лежащего в отсыревшем и затхлом подвале. Цемент очень боится даже слегка повышенной влажности.

В-третьих, хороший цемент, как уверяет Гладышев, должен легко «перетекать» в руках, мешки должны быть мягкими на ощупь, без слежавшихся углов. Если в составе обнаруживаются твердые комки, цемент просрочен или хранился с нарушением требований.

«Конечно, лучше всего для успокоения души провести лабораторный анализ приобретаемого цемента, — говорит знаток. Но можно попробовать провести небольшой эксперимент прямо на месте. Нужно замесить небольшое количество продукта в газированной минеральной воде (лучше всего с большим содержанием солей и щелочи), а из получившегося густого теста слепить небольшую лепешку. Когда цемент качественный — она начнет равномерно застывать в течение 10−15 минут, нагреваясь в процессе. Если же не застывает долго или схватывается неравномерно или слишком быстро, значит, это либо вообще не цемент, а какой-то шлак, либо имеет место быть большое количество посторонних примесей, которых там быть не должно в принципе». Правда, целиком и полностью полагаться только на подобный экспресс-тест все же не стоит, резюмирует Гладышев.

Источник: http://svpressa.ru/realty/article/144901/?cbt=1

Комментарии: http://nnm.me/blogs/TbINZ/novostroyki-na-chestnom-slove/#cut

«Закон Яровой» признали одной из мировых угроз инновациям

Пакет антитеррористических поправок, разработанный Ириной Яровой и Виктором Озеровым, попал в рейтинг десяти мировых инициатив хранения данных, которые могут навредить дальнейшему инновационному развитию. Такой рейтинг составил Фонд информационных технологий и инноваций (ITIF), сообщают «Ведомости».

Составители рейтинга сочли российский закон «жестче всех», поскольку в остальных странах принятые меры носят более мягкий характер. Так, в Германии, например, информацию о сообщениях и звонках нужно хранить в течение десяти недель.

Кроме того, в список попали подобные документы Китая, Индонезии, Турции и Вьетнама. Но, как отмечает издание, «в основном инициативы касались лишь локализации данных в стране». Однако эти меры, по мнению экспертов ITIF, вредят «всей экосистеме мировой торговли и инноваций». 

Пруфы: http://www.the-village.ru/village/city/city/254537-harm