в прошлый раз я шутил что помогут только расстрелы,
а в позапрошлый скидывал это
Гул читаемой бенедиктинцами молитвы перемешивался со словами Рейневана. Шарлей же, поправив на шее епитрахиль, встал над неподвижным и окаменевшим братом Деодатом и распростер руки.
— Мерзкий дьявол! — рявкнул он так, что Рейневан заикнулся, а аббат аж подпрыгнул. — Приказываю тебе: немедленно изыди из тела сего, нечистая сила! Прочь от этого христианина, ты, грязная, жирная и развратная свинья, бестиарейшая из всех бестий, позорное семя Тартара, мерзость шеола. Изгоняю тебя, щетинистая жидовская свинья, в адский свинарник, дабы ты утопился там в говне!
— Sancta Virgo virginem, — шептал аббат, — ora pro nobis...
— Ad insidiis diaboli, — вторили ему монахи, — libera nos...
— Ты, дряхлый крокодил! — рычал Шарлей, наливаясь кровью. — Подыхающий василиск, обосравшийся кочкодан. Ты, надутая жаба, ты — хромой осел с исхлестанным задом, ты — запутавшийся в собственной паутине тарантул! Ты — оплеванный верблюд! Ты — омерзительный червь, копающийся в падали, смердящей на самом дне Геенны, ты — навозный жук, сидящий в испражнениях. Послушай, как я называю тебя твоим истинным именем: scrofa stercorata et pedicosa, грязная завшивленная свинья, о ты, наиподлейший из подлых, о наиглупейший из глупых, siultus stultorum rex, ты — угольщик тупой! Ты — сапожник спившийся! Ты — козел с распухшими яйцами!
Лежавший на катафалке брат Деодат и не подумал шевелиться. Хоть Рейневан без меры кропил его святой водой. Капли бессильно стекали по застывшему лицу старца. Мышцы на щеках Шарлея задрожали. «Приближается кульминация», — подумал Рейневан. И не ошибся.
— Изыди из тела сего! — завопил Шарлей. — Ах ты, в жопу трахнутый катамит!
http://joyreactor.cc/post/2122873#comment9970629
вот даже пруфы есть, благо далеко ходить не надо
а в позапрошлый скидывал это
Гул читаемой бенедиктинцами молитвы перемешивался со словами Рейневана. Шарлей же, поправив на шее епитрахиль, встал над неподвижным и окаменевшим братом Деодатом и распростер руки.
— Мерзкий дьявол! — рявкнул он так, что Рейневан заикнулся, а аббат аж подпрыгнул. — Приказываю тебе: немедленно изыди из тела сего, нечистая сила! Прочь от этого христианина, ты, грязная, жирная и развратная свинья, бестиарейшая из всех бестий, позорное семя Тартара, мерзость шеола. Изгоняю тебя, щетинистая жидовская свинья, в адский свинарник, дабы ты утопился там в говне!
— Sancta Virgo virginem, — шептал аббат, — ora pro nobis...
— Ad insidiis diaboli, — вторили ему монахи, — libera nos...
— Ты, дряхлый крокодил! — рычал Шарлей, наливаясь кровью. — Подыхающий василиск, обосравшийся кочкодан. Ты, надутая жаба, ты — хромой осел с исхлестанным задом, ты — запутавшийся в собственной паутине тарантул! Ты — оплеванный верблюд! Ты — омерзительный червь, копающийся в падали, смердящей на самом дне Геенны, ты — навозный жук, сидящий в испражнениях. Послушай, как я называю тебя твоим истинным именем: scrofa stercorata et pedicosa, грязная завшивленная свинья, о ты, наиподлейший из подлых, о наиглупейший из глупых, siultus stultorum rex, ты — угольщик тупой! Ты — сапожник спившийся! Ты — козел с распухшими яйцами!
Лежавший на катафалке брат Деодат и не подумал шевелиться. Хоть Рейневан без меры кропил его святой водой. Капли бессильно стекали по застывшему лицу старца. Мышцы на щеках Шарлея задрожали. «Приближается кульминация», — подумал Рейневан. И не ошибся.
— Изыди из тела сего! — завопил Шарлей. — Ах ты, в жопу трахнутый катамит!
1